РУССКИЙ СКАЧОК

«Кто не скачет тот москаль», кричат юные украинцы, дружно подпрыгивая в доказательство своего происхождения от венерианской расы укров. Вероятно, у них там, на исторической родине Венере обитают попрыгунчики…

У нас иначе, и малолетние прыгунки-укры правы в том смысле, что прыжки на месте действительно не являются квалифицирующим признаком принадлежности к русской нации. Более того, русские люди вообще не имеют обыкновения «скакать», или стоять столбом, или как-нибудь иначе специально акцентировать собственную национальную идентичность. Русским не свойственно стремление специально выставлять напоказ свою самобытность, свое отличие от других людей, не русских. Зачем?

Социально-психологическое противополагание «Мы – Не мы» в русском национальном сознании, естественно, имеется, как и любом другом. «Национальная гордость великороссов», которую так ненавидели большевики, тоже имеет место - у всех народов на земле есть собственная национальная гордость, это нормально. Но вот потребность как-то аргументировать собственную русскость или доказывать превосходство русского «Мы» над прочими «Не мы» отсутствует напрочь.

Русские люди вообще не самоопределяются по отношению к «Не мы». Им хватает одного русского «Мы», нация психологически самодостаточна. Это потому, что русская нация чрезвычайно сильна по своей природе и не нуждается в дополнительном самоутверждении путем сравнения с другими народами или с чем-либо внешним по отношении к ней самой. Скакать на месте или сочинять теории расового превосходства – удел слабых, не уверенных в себе, пытающихся убедить самих себя и других в том, что они, например, укры или арийцы, а не кто-либо еще. Сильным этого не нужно.

По этой причине русским людям не свойственна ксенофобия, то есть, дословно, «боязнь чужих». Чего их бояться, если они заведомо слабее? Наоборот, поаккуратнее с ними надо, поласковее, некрасиво обижать слабых. Отсюда проистекает поразительно бережное отношение к национальным меньшинствам в Российской империи – ни один малый народ не исчез с демографической карты России в суровое время русской территориальной экспансии и имперского строительства. Отсюда же берется пиетет к европейцам и готовность перенимать их опыт, не боясь, что он нанесет ущерб русской национальной идентичности.

Славянофилы ругают (и правильно делают) Петра I за слепое подражание Европе вплоть до бытовых мелочей наподобие переодевания русских мужиков в дамские чулки и напудренные парики. Но разве этот маскарад хоть как то изменил сущность русской нации, повлиял на ее идентичность? Да никоим образом! Более того, даже такое важнейшее событие в истории Руси как принятие греческой версии христианской религии не сделало русских людей более похожими на греков и менее русскими, чем они были в прежней вере…

Подсознательная, но непоколебимая уверенность в силах народа порождает самокритичность как важную черту русского национального характера. Достоевский точно подметил, что немец, когда выпьет, хвалится, а русский кается. Говоря по-научному, в расторможенном состоянии сознания (что у трезвого на уме, у пьяного, как известно, на языке) немец старается самоутвердиться, тогда как русский через самоуничижения ищет пути морального совершенствования. Русский не боится уронить себя в собственных и чужих глазах по причине принадлежности к великому народу, которая сама по себе делает ничтожными личные его слабости.

Русская идентичность в народном сознании является данностью, которая разумеется сама собой и не нуждается в определении или хотя бы упоминании. Иначе говоря, русское национальное самосознание локализуется в подсознании народа, пока не появляются причины переместить его в сферу осознаваемого. Поэтому русская национальная идея долгое время не была предметом обсуждения в обществе. Дискуссии велись вокруг других идей, сопутствующих национальной: религиозных, социальных, этических и т.п. Но это вовсе не значит, что национальная идея отсутствовала как таковая.

Показательно в этом отношении, что в начале тридцатых годов, сразу после прихода Гитлера к власти в Германии, Иван Ильин констатировал духовую близость между итальянскими фашистами, немецкими национал-социалистами и русскими белоэмигрантами. Казалось бы, чего общего? Фашисты с нацистами зациклились на национальной проблематике, тогда как белоэмигранты продолжали мыслить категориями православия и антибольшевизма. Однако прозорливый философ видел, что национальная идея в белоэмигрантском мироощущении занимала ничуть не меньшее место, чем у последователей Муссолини и Гитлера, только о ней не говорили вслух. И не потому что чего-то стеснялись, а потому что считали эту идею настолько естественной, что и говорить о ней смысла не видели.

Русский национализм, традиционно существовавший в непроявленном виде, начал экстериоризироваться и появляться в общественном дискурсе в XIX веке как реакция на начинавшуюся тогда идеологическую агрессию против национальной идентичности русского народа в условиях бурного развития в Европе капиталистических отношений и распространения социалистических идей. Идеология либерализма, которая питала в равной мере капиталистов и социалистов, своим космополитизмом создала угрозу национальной идентичности самобытных народов, русского в том числе. Так появился мотив для осознания национального бессознательного.

В ответ на либеральную идеологическую агрессию в обществе возник осознанный русский национализм в разных его ипостасях, сперва славянофильской, затем антибольшевистской. Но и тогда для обозначения понятия «Мы» по инерции часто использовались эвфемизмы, такие как «славяне», «православные» и т.п. Утверждать наличие русской национальной идентичности по-прежнему казалось столь же тривиальным и нелепым, как говорить, что человек дышит воздухом – итак все это знают.

Однако оказалось, что не все. И что даже те, которые знают, зачем-то факт русской идентичности отрицают. Хуже того, русофобы властвуют в России уже без малого столетие, сначала в большевистском воплощении, затем в «демократическом». Идеологии пролетарского интернационализма и общечеловеческого либерализма, усиленно пропагандируемые в нашей стране, соответственно, большевиками и «демократами», есть ничто иное как отрицание русской национальной идентичности со всеми практическими последствиями для политики господствующих режимов – вплоть до геноцида русского народа.

Резкий, скачкообразный рост национального самосознания произошел вследствие крушения СССР и расчленения русского народа. В обществе появилось понимание, что ослабление российского государства из-за потери территорий и населения (прежде всего русского, остальное некритично) ухудшают шансы нации на выживание. Это реальная угроза, на которую русский народ всегда реагирует сплочением на фундаменте своей идентичности.

Именно в таких критических ситуациях сильнее всего проявляется способность нации к самомобилизации. Русский народ издревле живет в импульсном режиме, периоды расслабленности сменяются периодами сверхнапряжения сил. Возможно, так сказывается влияние экстремального климата, при котором вынужденное зимнее бездействие перемежается летним авралом, когда требуется в кратчайшие сроки и вспахать, и засеять, и убрать урожай, иначе не выжить – причем так в течение тысячелетий, закрепивших рваный режим жизнедеятельности в генетической памяти. Плюс биологическая способность народа к сверхусилию, конечно, без нее ничего не получится, только жилы надорвешь.

Как бы там ни было, в экстремальных условиях, например в войне, русский народ намного сильнее своих европейских родственников. В частности, при подавляющем численном и военно-техническом превосходстве объединенных армий стран Европы во главе с Наполеоном и Гитлером Россия смогла отразить обе европейские агрессии. Сам Наполеон считал, что победу приносит дух войска, который, по его оценке, «относится к телу как три к одному». Наверное, прав Бонапарт, ведь только победой русского духа над европейским телом можно объяснить результаты двух мировых войн.

Под приземленным углом зрения физики дух сводится к энергии. Война – это работа, производство энергии. Русский народ во время войны способен генерировать больше социальной энергии, чем иноземные супостаты, потому и побеждает. Такова наша национальная особенность, объясняющая самодостаточность русской нации, уверенность в конечной победе над любым противником. С таким потенциалом «скакать», что-то кому-то доказывая, нужды нет. Русский – этим сказано все.

Оборотной стороной импульсного способа жизнедеятельности нации являются периоды расслабленности и апатии, необходимые для накопления народом энергии в ожидании следующего ее вынужденного выброса. Отсюда – наша безалаберность и лень, русское разгильдяйство, противоположное европейскому ордунгу. Пресловутое «авось и так сойдет» - от желания сэкономить энергию, помноженного на уверенность в том, что при крайней нужде всегда можно всем миром поднапрячься и дело поправить.

Так вот. В настоящее время русская нация после периода накопления потенциала вступает в фазу интенсивной энергогенерации под давлением угрозы ее уничтожения антинационально-антисоциальным режимом, узурпировавшим власть в Москве. И так совпало, что одновременно заокеанский геополитический противник активизирует очередной этап похода Запада на Восток (многосерийный Дранг нах Остен) в попытке окончательно оторвать от Руси и «переварить» Украину, уничтожив ее русскую идентичность.

Запад опять наступает на те же грабли, что при Наполеоне и Гитлере. Вид вялого «колосса на глиняных ногах», которому даже подпрыгивать на месте невмоготу, да еще и во главе со слабым правительством, изолированным от народа, снова вводит западную элиту в соблазн решительным ударом раз и навсегда решить русский вопрос. Как говорил мудрец, история учит тому, что никого еще ничему не научила.

Похоже, придется нам снова сверхусилием крушить западного агрессора. Что ж, дело привычное. Только на сей раз негоже забывать и про доморощенных врагов народа, которые, прикрываясь патриотическим подъемом перед лицом иноземного завоевателя, пытаются продлить свое господство над Россией.

Александр Никитин
Секретарь ЦПС ПЗРК «РУСЬ»