СМОТРИ-КА, КНЯЗЬ…

Термин «легитимность» в современный научный обиход ввел социолог Макс Вебер. По его определению, легитимностью называется «признание власти управляемыми индивидами».

«Легитимность» противополагается «легальности», то бишь законности власти, соответствию ее происхождения действующему законодательству. Власть может быть вполне законной, но если «управляемые индивиды» (то есть общество) ее не признают, то она нелегитимна и обречена. Соотношение между легальностью и легитимностью ярко иллюстрируют перипетии внутриполитической жизни на Руси четыре столетия назад, в начале XVII века.

После того, как с гибелью в Угличе царевича Дмитрия прервалась династия Рюриковичей, царем избрали боярина Годунова, причем избрали в полном соответствии с тогдашним законодательством. Годунов был самым что ни на есть законным, легальным царем. Однако обстоятельства (в основном климатические) сложились так, что он быстро потерял легитимность в глазах подданных. «Управляемые индивиды» перестали признавать его власть и убили «царя Бориску». Такая же участь постигла следующего царя по фамилии Шуйский, тоже абсолютно законного, легального, но убитого, когда он утратил легитимность.

Видя, что новоявленные цари из бояр из-за скорой делегитимизации по второстепенным, неполитическим причинам удержаться у власти не могут, а в стране из-за этого продолжается смута, тогдашняя политическая элита передала московский трон польскому королю Владиславу в надежде, что уж он-то, природный царь, продолжатель династии, а не избранный подданными «новодел», получит народное признание и обеспечит стабильность. Сделано это было опять-таки в полном соответствии с законами того времени.

Поляк Владислав стал легальным царем всея Руси, это важно понимать. Никакой «иностранной интервенции» не было и в помине. Был торжественный въезд в Москву представителя нового царя со свитой из полутора сотен шляхтичей – так в Польше называли дворян.

Нашим современникам это кажется удивительным. Как так? Сами посадили в Кремль нерусского, иностранца! Явная измена!!! Однако в то время думали иначе. Польша тогда была в массовом сознании тем, чем сейчас являются Украина с Белоруссией, а именно западной окраиной русского мира. Поляков не считали инородцами. И тому были все основания.

Самое главное, у нас с поляками одно биологическое происхождение, один общий предок. До сих пор в жилах 57% мужского населения Польши течет арийская кровь с особой этнической меткой в виде гаплогруппы R1a1. И это после всех разделов Польши и чужеродной оккупации, подпортившей генофонд. Вероятно, во времена Владислава, до разделов, арийская доля была выше - на уровне 70% , как сейчас у всех мужчин на пространстве от западных границ Украины и Белоруссии до Тихого океана. То есть поляки в своем подавляющем большинстве никакие не инородцы, а самые что ни на есть наши кровные братья, такие же биологические русские (или арийцы, кому что больше нравится), как и мы.

Далее, язык. Точнее, польский диалект русского языка. Диалектов, то есть вариаций на фундаментальной русской праязыковой основе существует множество. И они постоянно расходятся, обособляются друг от друга под влиянием различных факторов. Четыреста лет назад польский диалект был от диалекта московского не дальше, чем сейчас диалект украинский, и различия не препятствовали общению. Конечно, москали и тогда «акали», поморы «окали», хохлы «шокали», а ляхи «пшекали». Были и лексические различия. Но все это не мешало им понимать друг друга и уж никак не служило основанием считать польский диалект иностранным языком. Языкового барьера не было.

Не существовало и культурного барьера, поскольку образ жизни в Польше был общерусским, но никак не альтернативым ему европейским. Достаточно вспомнить французского принца, которого династические игры временно занесли на польский престол и который при первой же возможности бежал из Варшавы, громогласно проклиная варварский обычай регулярно мыться горячей водой. Технология личной гигиены – важная часть национальной культуры, существенный признак, относящий народ к той или иной цивилизации. Так вот, поляки еженедельно ходили в баню, как и все русские, а «настоящие французы» и прочие европейцы, если верить заявлению король Франции Людовика XIV, в те годы мылись всего два раза – после рождения и перед похоронами, а в промежутках обходились парфюмерией.

Да и уборных в великолепных французских дворцах и окружавших их роскошных парках, включая королевский Версаль, не было вовсе. Аристократы справляли нужду на мраморных лестницах и под античными статуями. В то же самое время в русском (арийском) мире, включая Польшу, отхожие места имелись даже в самом бедном деревенском дворе. Это показывает, что и блюли себя в чистоте поляки на русский манер, а не на европейский.

Единственным серьезным отличием Владислава от жителей Руси было его католичество. Царь-католик на православной Руси – это, конечно, нонсенс. Так нам кажется сейчас, четыреста лет спустя. А тогда иноверие не помешало избрать католика царем. Похоже, что религиозный фактор в жизни русского государства того времени сильно преувеличен потомками.

Словом, не были поляки иностранцами в глазах русских. Поэтому призвание на русской трон короля Владислава не вызвало отторжения у народа. Оно было воспринято так же, как в наши дни было бы воспринято, например, избрание президентом России белорусского батьки Лукашенка. Кому придет в голову утверждать, что батька иностранец?

Это значит, что воцарение Владислава на Руси было не только легальным, соответствующим закону, но и легитимным – русское общество признало его власть. За одним исключением.

Таким исключением стал город Смоленск. Похоже, что у смолян были особые счеты с соседями-поляками. Они отказались признать Владислава русским царем, и он, как положено в таких случаях, послал к Смоленску войско усмирять бунт. Поляки взяли город осадой, мятежных смолян карать не стали и отпустили со знаменами, оружием, чадами и домочадцами на все четыре стороны, после чего, оставив в Смоленске гарнизон, вернулись к себе в Польшу.

Изгнанные из Смоленска жители пошли скитаться по городам и весям. Никуда их, бунтовщиков против законной власти, не пускали. Не пустили и в Нижний Новгород, под стенами которого смоляне разбили свой табор. Вот с этого-то и началась история народного ополчения Минина и Пожарского.

Обитал тогда в Нижнем персонаж по фамилии Минин. По жизни он был ушкуйником, то есть разбойником, занимался грабежом. Со временем поднакопил деньжат и решил остепениться, стать добропорядочным гражданином. С этой целью он «прикрутил» доходнейшую часть городского хозяйства – торговлю мясом. Как Минину удалось избавиться от конкурентов и установить монополию, можно только предполагать. Скорее всего, учитывая его прошлое, он действовал теми же методами, с помощью которых превратились в «капитанов экономики» нынешние российские олигархи – через подкуп властей, мошенничество, душегубство и прочий криминал.

Как бы там ни было, к моменту прихода смолян Минин был видным гражданином Нижнего Новгорода, вполне респектабельным. Но, как говорится, мастерства не пропьешь. Его разбойная «чуйка», то есть интуиция, быстро уловила запах огромной, невиданной добычи.

Действительно, под боком расположились неприкаянные и озлобленные смоляне. В Москве тоже было неспокойно. Те самые полторы сотни поляков, опьяненные статусом новой элиты, приближенной к царю Владиславу, вели себя, мягко говоря, нескромно по отношению к москвичам и особенно к москвичкам. Люди роптали, но до времени терпели – как-никак это была законная власть, хотя легитимность ее таяла на глазах. В стране тем временем не прекращалась смута, повсюду бродили банды разбойников и мародеров.
Гражданин Минин решил воспользоваться мутной ситуацией и поменять власть в государстве. Авантюрист он был по натуре, а тут подвернулось такое выгодное дело. Дело всей жизни. Минин не устоял перед искушением и принялся сколачивать незаконное вооруженное формирование (в просторечии банду) под названием «народное ополчение» для налета на столицу.

Ему нужно было решить две главные проблемы. Во-первых, найти главнокомандующего. Все-таки, поход на Москву – не разбойный набег, тут нужен профессионал военного дела, а не простой ушкуйник. И Минин склонил возглавить ополчение местного воеводу князя Пожарского. Точных данных об обстоятельствах вовлечения Пожарского в антигосударственный заговор не сохранилось, но по косвенным признакам можно предположить, что не обошлось без шантажа и давления. А как же иначе? Бунт генерала против законной власти – дело отчаянное.

Вторая проблема – деньги. Тут гражданин Минин вспомнил свое бандитское прошлое и устроил в Нижнем массовый рэкет. Он обложил состоятельных горожан специальным сбором на ополчение и взял их близких в заложники. Чтобы вызволить родственников, горожане платили вымогателю столько, сколько он требовал.
Наконец, все было готово, и ополчение двинулось на Москву. Кого только в этой банде не было – и бедолаги-смоляне, и нижегородские люмпены, и профессиональные разбойники казаки, и ландскнехты калмыки, и все остальные, охочие до добычи. Кремль в Москве захватили не сразу, сначала ополченцев побили. Но в конце концов поляков взяли измором и… отпустили с миром. Ничего серьезного «оккупантам» предъявить было невозможно, потому что были они никакие не оккупанты, а официальные представители законного государя.

Утвердиться самим на Москве у главарей народного ополчения не получилось, хотя Пожарский и пытался претендовать на титул нового царя. Но кишка оказалась тонка. Столица – не Нижний. Столичные бояре рассудили иначе. На этот раз на трон посадили  не сильного и самостоятельного политика, какими были Годунов с Шуйским, не говоря уже о Владиславе, а тихого и робкого юношу Мишу Романова, который царствовал, но не правил, а правили за него бояре. Это всех устроило, смута постепенно улеглась, династия Романовых утвердилась, и за триста лет ее правления была создана величайшая в мире Российская империя.

Такова подлинная история завершения русской смуты, резко отличающаяся от официальной версии, которая предлагает публике героическую эпопею идейных и бескорыстных борцов за независимость Родины, изгнавших из Кремля иностранных оккупантов. Из этой истории следуют два главных вывода.

 Во-первых, легальность, то есть законность, не гарантирует устойчивость власти. Легальность без легитимности, без признания власти народом, суть фантом. Трех законных царей подряд, включая поляка Владислава и не считая самозванцев, подданные свергли, провозгласив их власть нелегитимной.

Второй вывод состоит в том, что непосредственными организаторами государственных переворотов были не какие-то супергерои, не иностранные шпионы или масоны, не профессиональные революционеры, а люди обыкновенные, с сомнительными мотивами и криминальным образом действий. Таких в России полно и сейчас.

Знание подлинных исторических фактов важно потому, что история имеет обыкновение повторяться. На новом витке, в иных условиях и в другой форме репродуцируется сущность событий, которые уже случились в прошлом. Такая цикличность, повторяемость общественно-политических перипетий позволяет на основе понимания прошлого прогнозировать развитие ситуации в настоящем.

То, что сейчас происходит в России, очень напоминает обстановку четырехвековой давности. Утрата жизненных ориентиров людьми, разложение в системе государственного управления и, самое главное, нелегитимность государственной власти – все это было у нас в стране в начале XVII века и повторяется в начале  XXI века.

Назначение депутатов Госдумы чиновниками и самоназначение Путина на пост президента, плохо закамуфлированные под выборы, не признаются значительной частью «управляемых индивидов», то есть российского общества. Властная вертикаль, порожденная системой «суверенной демократии» и формально законная, в общественном сознании стремительно теряет легитимность и поэтому вот-вот рухнет.

Настает очередная Смута. Социальная среда для этого созрела. Да и смутьянов хватает – и из числа «авторитетных граждан» и бравых вояк, как в прошлом, и из продуктов современности в виде очкастых интеллигентов-либералов и ультрареволюционных радикалов, как левых, так и правых. Дело за малым – начать.

В Москве на Красной площади стоит памятник Минину и Пожарскому. С правовой точки зрения это памятник государственным преступникам, мятежникам, которые свергли законную власть. Однако благоприятное для нации развитие событий после похода их банды на Москву легитимизировало в массовом сознании совершенное ими преступление. Удавшийся мятеж, как известно, называется революцией.

Теперь Минин с Пожарским – усилиями благодарных Романовых и не менее благодарной патриархии - символизируют патриотический подвиг народа, воспринимаются как идеал гражданского служения, как герои и чуть ли не как святые. (И мы вовсе не хотим развенчать этот миф. Он полезен в агитационно-пропагандистской работе. Просто мы уверены, что обществу нужно знать правду, знать, как возник этот миф и что за ним кроется.)

Минин с памятника указывает князю рукой на Кремль, словно приглашая повторить то, что они совершили в 1612 году. Очень символично. Особенно если все-таки сделать на постаменте надпись, которую в начале 90-х годов предложил один злоязычный противник Ельцина:
«Смотри-ка, князь, какая мразь
В стенах кремлевских завелась».

Александр Никитин
Секретарь ЦПС ПЗРК «РУСЬ»