Социальный террор в России

Эпопея с убийствами милиционеров в Приморье, которая завершилась масштабной войсковой операцией против террористов, до боли наминавшей события на Северном Кавказе, является продолжением целой серии нападений на сотрудников МВД в различных регионах страны. В России нарастает волна антимилицейского террора, это факт. В чем причина?
Терроризм на национальной почве в виде убийства инородцев давно стал обыденным явлением. Это крайняя форма ответной реакции русского общества на этническую агрессию в виде массовой чужеродной иммиграции, сопровождающейся сращиванием пришлого этнического криминала с местными властями. С национальным террором все понятно, он превратился в повседневность и будет волнообразно нарастать, пока не удастся политически ликвидировать его причины.
Но антимилицейский террор – явление относительно новое и заслуживает самого пристального внимания потому, что это качественно иная форма проявления общественной активности по сравнению с террором национальным. Нападения на гастарбайтеров, чуждых в этническом, культурном и правовом отношениях, и нападения на русских граждан в милицейской форме, служащих российскому государству, вещи принципиально разные.
Гастарбайтеры воспринимаются как посторонние аллергены и, когда их становится слишком много, отторгаются иммунной системой нации. В отсутствие адекватной иммунной реакции со стороны правительства гражданское общество в наиболее радикальной, молодежной его части самостоятельно решает эту задачу единственно ему доступными путем – путем насилия. Одобрять это нельзя, но понимать нужно.
Нападения на милиционеров, предпринимаемые представителями той же самой молодежно-радикальной прослойки населения, это уже не реакция на чужеродное вмешательство извне. Это внутрироссийское социальное явление, крайняя форма общественного протеста против самой российской власти. Это социальный террор.
Ведь кто такой милиционер? Милиционер есть официальный представитель государства, уполномоченный государством обеспечивать выполнение гражданами существующих законов. Милиционер работает в непосредственном контакте с населением и законодательно наделен властью принуждать граждан к законопослушному поведению. Собственно говоря, в глазах людей милиционер и есть та самая власть, с которой они имеют дело в повседневной жизни. До властного чиновника-управленца еще нужно добраться, а милиционер – вот он, рядом, на улице и на дороге, когда надо и когда не надо, именно он олицетворяет государственный аппарат «на земле».
Будучи частью системы государственной власти, милиция обладает всеми особенностями этой власти. А поскольку милиция непосредственно работает с гражданами, эти особенности бросаются в глаза.
Президент Медведев любит наукообразный и политкорректный термин «правовой нигилизм». Только использует он его неправильно – применительно к русскому народу, которому этот самый нигилизм якобы присущ генетически. Это неправда. Кому правовой нигилизм действительно свойственен, так это нынешней «демократической власти» Российской Федерации. Новорусские (причем в большинстве своем вовсе и не русские) «хозяева жизни», преступным путем захватившие власть и собственность в стране, открыто игнорируют даже те законы, которые они сами принимают в их же интересах, не говоря уже о правах и свободах граждан. Конституция РФ, в которой эти права и свободы зафиксированы, нарушается правящей бюрократией с особой дерзостью и цинизмом.
Естественно, что милиция как органическая часть властной системы тоже не утруждает себя законопослушанием. Чиновничество ворует – и милиция ворует, вытесняя из разбойного бизнеса традиционный криминал. Бюрократы издеваются над правами граждан, превращая политическую жизнь страны в пошлый фарс – и милиционеры на своем уровне не отстают, тех же самых граждан избивают и пытают. Наиболее разнузданные чиновники-олигархи бесятся с жиру, выставляя свою безумную роскошь напоказ полуголодному населению – и самые оголтелые экземпляры из милицейской среды, озверев от безнаказанности, развлекаются, стреляя по людям в магазинах. Глупо требовать от милиции иного поведения, поскольку она берет пример с остальных структурных частей власти. Нельзя заставить епископа быть святее остальных епископов и тем более святее папы римского.
Еще глупее надеяться, что общество это властное безобразие будет терпеть до бесконечности. У граждан нет возможности противостоять преступному произволу правящей «элиты» и оздоровить обстановку в стране мирными политическими средствами, поскольку конституционные механизмы парламентской демократии этой «элитой» блокированы. В таких условиях насилие над Законом со стороны властвующих «правовых нигилистов» неизбежно вызывает ответное насилие со стороны гражданского общества в отношении их самих.
Впереди, как всегда и везде, идет наиболее радикальная и нетерпеливая часть социума – молодежь. Стреляя в милиционеров как представителей власти, наиболее доступных и уязвимых, малолетние террористы стреляют в саму эту власть. Это не просто антимилицейский террор, это начало полноформатного социального террора в России.
К такому тревожному выводу приводит реакция общества на теракты молодых радикалов. Несмотря на все усилия официальной пропаганды и контролируемых властвующими либералами средств массовой информации, эта реакция в целом является положительной. Люди милиционеров осуждают, а террористам сочувствуют. Такое в России уже было около ста лет назад, когда эсэровские боевики убивали царских жандармов и полицейских, а публика им аплодировала.
Власть тогда не поняла, к чему идет дело, и вместо того, чтобы искать политическое решение, тупо продолжала противопоставлять террору как социальному явлению чисто техническое, силовое средство - полицейский антитеррор. Политическое решение само собой нашлось в 17-м году, но уже, естественно, без той власти – она не захотела вовремя пойти на политическое урегулирование, понадеялась на штыки и, естественно, канула поэтому в лету.
На самом деле любой терроризм представляет собой явление политическое в том смысле, что он нацелен против действующей власти. Национальный терроризм является этно-политическим феноменом. Когда малолетний нацист режет инородца, он тем самым в извращенной форме выражает недоверие правительству, его национальной политике и призывает к тому же других граждан. Аналогичное политическое значение имеет стрельба по милиционерам – это терроризм социо-политический, а именно крайняя форма протеста против социальных действий режима.
Политический эффект крайне радикальных действий выражается в том, что обе упомянутые разновидности терроризма встречают в современном российском обществе позитивный отклик, в отличие, например, от кавказского терроризма, похожего по форме, но совершенно иного по существу, которое обществу претит. Одобрительных отзывов, например, о взрывах, устроенных чеченцами в московском метро, не слышно даже от параноидальных русофобов, называющих себя «правозащитниками».
Соответственно, кавказский терроризм в общероссийском масштабе политически неэффективен и даже контрпродуктивен, поскольку он настраивает русский народ против кавказцев, а это может оказаться опасным для самого их выживания. А вот национальная и социальная разновидности русского террора в современной России, вопреки их очевидной антигуманности, вызывают у граждан сочувствие, усиливают недовольство режимом и тем самым достигают политического результата.
Это и неудивительно на общем социально-политическом фоне, формируемом линией правительства на дальнейшее безмерное обогащение правящего меньшинства за счет еще большего обнищания практически всего населения. Более умеренные, чем терроризм, массовые выступления протеста против невыносимых условий жизни властям пока удается сдерживать, но напряженность они, безусловно, нагнетают. Теракты воздействуют на общественное сознание в том же духе, усиливают напряженность в социуме. В целом в стране растет недовольство правящим режимом и усиливается симпатия к его противникам, в том числе самым радикальным, не останавливающимся перед кровопролитием.
Итого, что мы имеем в России в начале лета 2010 года? Имеем мы следующее.
(1) Нарастание национального террора. Снижение статистики по убийствам инородцев объясняется ликвидацией нескольких наиболее «производительных» в этом отношении радикальных группировок в Москве и Питере. Это временное затишье, поскольку нациствующие молодежные бригады расплодились в каждой подворотне, а причины этнического терроризма не только не ликвидированы, но еще и усугубляются. К тому же статистика – вещь лукавая, а милицейская статистика тем более.
(2) Начало социального террора, пока преимущественно в виде нападений на милицию.
(3) Одобрение действий национальных и социальных террористов со стороны значительной части гражданского общества.
(4) Усиление общественно-политической напряженности в целом из-за эгоистической социально-экономической деятельности правящей «элиты», провоцирующей массовое недовольство и протестные выступления.
(5) Недопонимание опасности происходящего и неадекватность реакции на него со стороны властей. Именно здесь кроется основная угроза государственной безопасности и территориальной целостности страны.
«Демократическое» правительство России наступает на те же грабли, что до него царское и советское правительства. Власть предержащие убеждены, что контроль над административными рычагами и денежными потоками достаточен для удержания ситуации в приемлемых рамках. Они игнорируют трагический опыт предшественников, думавших так же, и недооценивают собственно политическую составляющую развития обстановки в стране. Для правящего режима это всегда фатально, ибо природа государственной власти не финансовая и не чиновничья, а сугубо политическая – власть держится только до тех пор, пока народ с этим согласен. А народ сейчас не согласен: одни люди в знак протеста режут инородцев и стреляют в милиционеров, другие им аплодируют, кто открыто, кто политкорректно, то есть под одеялом.
При оценке ситуации важно помнить, что террор всегда предшествует более серьезным потрясениям. Это своего рода социальный насморк, симптом начинающейся революционной пневмонии. Бороться против терроризма одними полицейскими мерами – все равно, что лечить заболевающий пневмонией социальный организм каплями в нос, то есть лечить только симптом. Толку от этого никакого. Назревающая революция есть явление политическое, политичней некуда. Поэтому меры, способные реально повлиять на развитие обстановки, тоже должны быть политическими.
И они неизбежно будут политическими. Если правительство неспособно их принять, общество выдвинет других, более способных. За террористом Александром Ульяновым закономерно пришел политик Владимир Ульянов, и ход человеческой истории коренным образом изменился. Нечто похожее намечается и сейчас.
В целом положение, сложившееся в России к лету 2010 года, отвечает обоим революционным критериям – «верхи не могут, низы не хотят». Причем «низы» точно не переменят своего отношения, «не захотят». У «верхов» еще есть возможность попытаться избежать полной катастрофы путем поисков компромисса с политическими силами, способными реально влиять на ситуацию.
Пока не произошло непоправимое, пока за выстрелами террористов не грянул большой революционный взрыв, теоретически это еще возможно. Но как долго такая возможность сохранится? Революционная ситуация сформировалась, и рвануть может в любой момент. Причем от человеческой воли это не зависит, только от воли Провидения.

Александр Никитин
Секретарь ЦПС ПЗРК «РУСЬ»